Писать о путешествиях легко, когда ты едешь в места известные. Другое дело, когда ты направляешься туда, куда нормальные люди не ездят

Писать о путешествиях легко. Сфоткался на фоне местной достопримечательности, добавил геолокацию, снабдил фото незатейливой подписью, такой, например: «Долетели! В Англии отличная погода! Шпиль в кадр не влезает) #солсберецкийсобор»
Писать о путешествиях легко, когда ты едешь в места всем известные: туристические мекки, жемчужины чего-то, центры притяжения, иерусалимы и амстердамы.
Другое дело, когда ты направляешься туда, куда нормальные люди не ездят в принципе, когда ты едешь в город, в который приезжают исключительно по делам, потому что вряд ли найдутся энтузиасты, желающие целые сутки ехать в плацкартном вагоне, чтобы в конце-концов оказаться в холодном провинциальном Тобольске, городе, о котором смутно помнится, что здесь закончили свои дни изгнанники-декабристы.

В Москве или Петербурге можно увидеть одну версию России — парадную, картинно-музейную, официальную. Сибирь показывает изнанку, обратную сторону, хладнокровно предъявляя цену помпезного величия. Если столицы росли как места притяжения, то Сибирь ширилась по принципу отталкивания. Нежелательные в столицах персоны, отбросы общества и лучшие его представители, рано или поздно отправлялись в дальние края, где даже климат — сущее наказание.

Все северные города начинались как остроги. Россия прирастала Сибирью. Сибирь прирастала тюрьмами. Это многое объясняет, на самом деле. Государство, которое изначально строилось как лагерь, всё время стремится вернуться к своему архетипу. Сибирские нары никогда не пустовали: ни при царе, ни при большевиках, ни при нынешней власти. Прямо сейчас мы можем наблюдать, как растёт число политзеков, в том числе осуждённых по «московскому делу». Как точно заметил Толстой, людей зачисляют в преступники только потому, что они стоят нравственно выше среднего уровня общества.

В Тобольске есть необычный музей — «Тобольский тюремный замок». Это старейшая тюрьма, построенная в середине позапрошлого века. За сто пятьдесят лет существования она пропустила сквозь свои решётчатые двери сотни тысяч арестантов. Вместе с отъявленными уголовниками, убийцами и грабителями, сидели «политические». Из знаменитых сидельцев — Чернышевский, Короленко, Достоевский. В общем, есть чем гордиться.

Двухэтажный корпус. Толстые кирпичные стены — не достучишься. Решетки, нары, ретирада. Так раньше называлось отхожее место. Говорят, после превращения тюремного замка в музей ещё несколько лет в воздухе витал характерный запах, крепко впитываясь в одежду и волосы посетителей… Сейчас уже всё выветрилось, параши замазаны белой известью. Холодный карцер, горячий карцер, «горбатый» карцер. Крошечная комнатушка, в которой человек, как ни старался, не мог выпрямиться в полный рост. Мало того, в течение дня наказанному запрещалось садиться.

До революции вернуть преступников на путь истинный пытались с помощью религии — в тюрьме были обустроены молельные комнаты для представителей всех конфессий, включая мусульман, иудеев и католиков. В советское время воспитывали агитплакатами и лекциями.

На выставочном стенде я обнаружила любопытный документ. Выговор охранникам за «происшествие». Почти довлатовский сюжет, да и случилось всё примерно в одно время с его «Зоной». Дело было в тюремной бане. Надзиратели недосмотрели, и зэку мужского пола посчастливилось спрятаться в женском отделении. Вскоре туда привели заключённую. Что происходило дальше, неизвестно, потому что зеки замазали глазок мылом… В общем, классическая комедия положений. Суконный канцелярский язык, которым она написана, добавляет абсурда.

Страшно, действительно страшно мне стало на улице, возле расстрельной стены. Согласно сохранившимся документам, в годы сталинских репрессий у этой красно-кирпичной стены было казнено 2500 человек. Некоторых хоронили тут же, под стеной… Я физически почувствовала могильный холод, исходящий от этого места. Несмотря на относительно тёплую погоду, я резко начала мёрзнуть, как будто по венам побежал жидкий мороз, проникая к самому сердцу. Остро захотелось выпить чего-нибудь очень крепкого. Водки, например.

Я думала, что найду в этой тюрьме следы декабристов. Но замок был построен лет через 30 после восстания, когда они уже отбыли наказание в Нерчинских рудниках и жили в Тобольске на поселении.

Могилы декабристов я нашла на Завальном кладбище, рядом с маленькой древней церквушкой. Кюхельбекер, Барятинский, Муравьёв… Вероятно, где-то рядом похоронены и их жёны. Могилы очень ухоженные, на них возложены венки и свежие цветы. Вокруг, судя по роскошным памятникам и подозрительным надписям, покоятся криминальные авторитеты…
Тобольчане гордятся тем, что их город стал последним пристанищем декабристов. Говорят, ссыльные сделали много хорошего: открыли школу для девочек, помогли построить церковь, занимались просвещением, устраивали культурные вечера… В общем, в масштабах маленького городка пытались реализовать свои планы благоустройства России… Жёнам декабристов, которые бросили всё и уехали в Сибирь, недавно установили памятник. Мы привыкли считать их символами безграничной верности и самоотверженности. Их роль была гораздо важнее. Благодаря этим женщинам, умным и хорошо образованным, тогдашняя Россия получала сведения о жизни ссыльных. Самим декабристам всякая переписка была строго запрещена. А запретить писать женщинам царь как-то не решился…
(осень 2018 года)