Его нет вообще. Есть только апатия или трезвый расчет затаривающихся солью и спичками. Малая доза истерии от нервных граждан, большая доза истерии с экранов телевизоров, компьютеров и мобильных устройств. Но страха все равно нет.
Или нас настолько засосало за последние пятнадцать лет в стабильность, что мы уже не можем стряхнуть с себя сине-зеленые оковы уверенности в завтрашнем дне, несмотря на кенгуриные прыжки вперед не наших национальных валют.
Или мы, прошедшие начало девяностых и отдельно – девяносто восьмой, пропитались сотворенным из эфира моральным криптоном, который армирует уверенность другого порядка — все пройдем, прорвемся, не мы так, наши дети, не дети, так наши внуки.
Моя ненейка, когда намазывала мне сметаной горбушкой и поливала ее сверху смородиновым вареньем, всегда говорила – лишь бы не было войны. Боялась не самого этого страшного действа, а голода. И до конца жизни носила в кармане кусок хлеба. Так, на всякий случай.
Я прожил один месяц своей жизни с мешком манки. Ни сахара, ни соли, ни хлеба. И почему-то тоже не боюсь, того, куда мы катимся (а может и не скатимся, понятия не имею)
Складывается, впечатление, что людям все равно, что с ними будет. Как они будут дальше жить. Что делать, что строить, кого и чему учить. Кривая всегда вывозила наш народ на поверхность горизонта событий. Правда, и далеко от него тоже никогда не отпускала.
Так и живем. С наступающим, что ли!