Анатолий Чечуха. Зимы и вёсны Юрия Борецкого // "Бельские просторы", сентябрь, 2014
"Почему фотографы любят лето? Неужели по той же самой причине, что и все остальные? Возможно, но здесь прибавляются и факторы чисто профессиональные: как-то приятнее и веселее работать, когда пальцы не мёрзнут, а окуляр видоискателя не запотевает от пара изо рта. Мне возразят, что техника ведь не стоит на месте и сейчас можно снимать и с помощью LCD-экрана. Очень любил снимать зимой Аполлоний Зирах, но у него были стеклянные пластины. А лет через десять после него мир покорили фотоаппараты с плёнкой, которая, и сегодня об этом страшно вспомнить, на морозе просто рвалась. Но некоторых и это не останавливало. Тогда как бы между прочим и рождались маленькие шедевры, вроде запечатлённого пятьдесят лет назад почти забытого, но такого памятного и даже родного зимнего трамвая на улице Революционной.
Первая половина 60-х почему-то у большинства людей, несмотря на запомнившиеся многим очереди в магазинах, кукурузу в газетах и волюнтаризм «дорогого Никиты Сергеевича» повсеместно, ассоциируется с запахом намокших стволов деревьев, тающим снегом, ледоходом. С весной и сопутствующей ей радостью жизни. Двадцатый век уже взял разбег, технический прогресс вошёл в нашу жизнь как необходимость, все ждали, что человек вот-вот окажется на Луне. Но всё так же на гвоздиках в квартирах фотолюбителей пережидали холодные дни «ФЭДы» и «Зоркие» – аппараты практически той же конструкции, что придумал в 1913–1914 годах изобретатель первой «Лейки» Оскар Барнак. Ведь по неписаным законам тогдашние фотолюбители «просыпались» вместе с пробуждением природы: с появлением первых проталин мирно дремавшие на полочках шкафов фотокамеры заряжались новой плёнкой и… И – начиналось чудо. Почти незаметные на службе инженеры или дававшие всего лишь 100,1 процента плана токари, вмешиваясь в популярный тогда спор о физиках и лириках, вдруг осознавали себя творцами. Хотя бы и узкосемейного масштаба. Пока другие молча (либо вслух) восторгались бурными изменениями, наблюдая таковые невооружённым глазом, фотолюбители фиксировали буйство природы на плёнке. Нет, разумеется, в кадре были и их близкие – в первую очередь, дети. И жёны, подарившие им эту, говоря словами Константина Ваншенкина, «вершину любви». Иногда в кадр попадали тёщи и другие любимые родственники. И вся эта семейная идиллия подавалась на фоне всезаполняющего апрельского солнца.
Но среди той весенней фотобратии всегда находились (и сейчас находятся) люди, которые видели и чувствовали хотя бы чуть-чуть, но больше остальных. Да и весенние съёмки они начинали раньше, когда ещё лежал снег, а мартовское солнце едва начинало пригревать. Кому из нас придёт в голову запечатлеть аллею Якутовского парка, если вдруг грязные подтаявшие сугробы по причине встречи атмосферных фронтов неожиданно покроются свежим снегом? Снимок выглядит вполне январским. Если бы не откровенно весеннее солнце…
…Николай Петрович Храмов держал пасеку близ Благовещенского завода. Деньги у него водились, и в начале прошлого века он купил дом в Уфе, на Бекетовской улице в Северной слободе (позже – Миасская улица). Именно там в сентябре 1937 года родился его правнук Юрий Николаевич Борецкий. В детстве и юности Юра всегда что-то конструировал, обычно это было связано с радио, но как-то раз, например, смастерил для младшего брата подзорную трубу из газет и линз. После окончания 59-й школы поступил в сельхозинститут. Четыре года был отличником, но тут по нему проехался уже упомянутый волюнтаризм: Хрущёв запретил платить стипендии городским студентам, а с деньгами в семье и так было не густо. Пришлось перейти на заочное обучение в авиационный институт. Параллельно работал в телеателье на Чернышевского, быстро «вырос» до заместителя директора. После института стал работать на 40-м заводе, в конструкторском бюро, имел изобретения. Говорят, незаменимых людей нет. Глупости – к Юрию Николаевичу даже в выходные домой советоваться приходили…"
Фото А. Борецкого из группы "Старая Уфа" вконтакте.