Жирный всем представлялся держащим Бирск и Благовещенск, показывал несметные купола на спине. Но и правда, ходок у него было с десяток, не помню, чтобы он задерживался на воле более полугода. Ходки-то лёгкие, пусть и рецидив – мелкое воровство и такое же мелкое мошенничество. Первый срок (условный, будем справедливы) Жирный получил за мотоцикл Днепр без коляски, который он угнал у соседа – просто сломал забор между палисадниками, завел его к себе во двор и начал мыть и блеск наводить. За этим делом его накрыл деревенский участковый. После суда, будучи выпущен из зала, Жирный решил сходить на свидание. Поэтому залез в первый попавшийся дом в деревне, нашел там белую рубаху, растопил баньку, вымылся, спер оттуда все шампуни и обмылки, пошел домой, лег спать, а разбудил его все тот же участковый. Полтора года как с куста. Я же его знал, как троюродного брательника друзей, пустомелю и вруна. Однако в этом деле он был бог.
Упустив последний автобус из Благовещенска в Уфу, мы уже было совсем решили возвращаться в деревню Николаевку, что в семи километрах, пешком, на ночевку, но Жирный смешным жестом, в котором он один видел истинное величие, остановил нас и сказал, что сейчас найдет такси. На что мы дружно рассмеялись, денег-то у нас было впритык на автобус, о машине и думать грешно. Но остались ради любопытства.
Пять минут постояв к лесу задом, с головой, просунутой в окно потрепанной восьмерки, Жирный, не глядя, опять повторил свой знаменитый жест, только сейчас он означал, что нам следует подходить и рассаживаться.
Сели и всю дорогу до дома, больше часа, молчали, гадая, что же нас ждет в момент расплаты – успеем ли дать деру или огребем монтажкой по юным хребтам. Перед самым поворотом во двор, на светофоре, водитель достал из бардачка кассету и воткнул ее в пионеровскую магнитолу. Заиграл «Сектор Газа». Монтажка, синхронно подумали мы, глядя на его огромные волосатые кулаки, в такт подрагивающие на обтянутой кожей баранке. Причем Жирный сможет свинтить, а у нас дверей-то нет.
«Здесь налево. Здесь еще раз налево. Второй подъезд», — Жирный, скотина, сидел по-царски, зная, что от свободы его отделяет маленький щелчок замком. Машина остановилась, мы внутренне задрожали, заранее группируя мышцы, прикрывая ими самые важные органы. Жирный открыл бардачок, достал оттуда четыре пачки черного Петра Первого, которые приглядел, когда доставалась кассета, и, не повернув голову в сторону водителя, сказал вальяжно — «Это я тоже забираю». Водитель кивнул, Жирный вышел и придержал дверцу, пока в немом восторге не выползли и мы.
В квартире, поставив в чайник и кастрюлю под пельмени, мы набросились на нашего героя — «Как, как, как, черт возьми!!!». Долго рассказывал, как еще на трассе у Благовещенска он назвал кодовые имена, пароли, явки, поведал, где чалился, с кем. Как он держит оба города, как его уважают и что будет с водилой, если он нас не провезет до Уфы. Мы цокали языками и таращили глаза на новоявленного авторитета. Потом я убежал домой, а Жирный пользовался царскими привилегиями – курить на балконе, не выносить мусор, не мыть посуду, ходить в трусах и заваривать сразу всю пачку чаю еще неделю. Пока друзья не прознали, что водилой был муж сводной сестры Жирного, ехавший на заводскую вахту в промзону башкирской столицы. За три дня до того еще договорились, что он подберет нас с трассы после последнего автобуса. Друзья мои собрали его вещички и отправили пинками на Северный автовокзал, обратно в Благовещенск, а то там без Жирного, поди, анархия уже гуляет. Ну а в Благовещенске, как это водится, Жирный попался в третий раз за мешок сахару с заднего крыльца продмага и медную трубку, из которой хотел забабахать змеевик.
Да, и жирным он не был, примерно моей комплекции, такая вот неувязочка.