Мои университеты
Ликуй, бомонд и все здравомыслящие люди, которые соскучились по живому слову производства моего родного папы! Сегодня после продолжительного перерыва мы вновь публикуем очередную главу его мемуаров. Посвящена она близкой каждому теме высшего образования, которое иногда, бывает, завершаешь и во вполне зрелом возрасте…
Байки с Первомайки
МОИ УНИВЕРСИТЕТЫ
(НЕ ПО ГОРЬКОМУ А.М.)
Я очень люблю и ценю советскую систему высшего образования. И всю жизнь очень любил и ценил. Настолько, что, переступив порог своего первого ВУЗа в сентябре 1969 года, диплом о высшем образовании (совсем-совсем другого ВУЗа) я впервые получил только в мае 1980 года.
Госплан – он и в Фивах Госплан.
Упаси меня Бог, делать подобный подход к учебе образцом, но что-то неизъяснимо увлекательное было в каждом из моих вузов. О Башкирском государственном медицинском институте имени скольки-то там летия комсомола я довольно подробно изложил в других заметках (см. «Pergamturbareporro…»).
Мимоходом забежим на исторический факультет БГУ. Как честный представитель команды КВН мединститута я считал (и называл) БГУ – ГПТУ №1. Тем не менее, поняв, что с мединститутом окончательный облом, родители требовали хотя бы какой-то учебы. По известной народной мудрости, я расслабился и попытался получить удовольствие. При таких сильных наставниках по всемирной истории, как мой старший брат и совершенно легендарная историчка 82 школы Софья Григорьевна Гитель, поступить на истфак получилось легко и непринужденно. В том же «темпе мазурки» пошла и учеба.
Тем более, что одновременно со мной развлекаться на этом факультете начал и Володя Васюхно. Мальчик непосредственный, веселый и незакрепощенный. В отличие от меня, исторический факультет БГУ в дальнейшем окончивший.
Стараясь не очень надоедать преподавателям, я как-то избегал слишком частых визитов в альма-матер на Фрунзе. Но семинары по истории Древнего Мира, которые вела доцент Розалия Ефимовна Ляст, посещал регулярно и непременно. Ну, во-первых, она была очень интересным и много знающим человеком. Довольно живо воспринимала, и, соответственно, описывала нам эти самые, для нее – вполне родные и материальные Египет фараонов, Афины и Спарту, высокий Сенат Рима и другие преинтереснейшие уголки древнемирной ойкумены.
Во-вторых, она была невесткой уже упоминавшейся Софьи Григорьевны Гитель. Я воспринимал себя как инвентарь в рамках семейного подряда. И считал не в праве куда-либо деться с подводной лодки.
В-третьих, неужели мало «во-первых» и «во-вторых».
У семинаров есть одна неприятная особенность: сидеть молча скучно. При Розалии Ефимовне не разговоришься – мгновенно окунет тебя в твое собственное невежество. Имела она такую привычку. От нечего делать начал я читать в рамках семинаров хрестоматийные первоисточники. И вляпался! Надо сказать: не зря студентов заставляют первоисточники не читать, а конспектировать. Совмещают оба эти занятия немногие, и для этих немногих во всех «студенческих» городах — от Москвы до, например, Томска – в городских психбольницах всенепременно имеется «студенческий корпус». Как правило, официально его кличут отделением неврозов.
Изучая документы эпохи одного из Рамзесов ( к этому моменту я уже был лично знаком с ещё двумя Рамзесами, но они по национальности – армяне), я наткнулся на переписку фараонова ближника и некоего номарха провинции (по меркам семидесятых годов ХХ столетия – первого секретаря обкома). Чиновник по весне указывал провинциальному вождю: что, в какие сроки, и в каких количествах он должен отправить центральной власти. Мимоходом пенял на слабое развитие ремесел в провинции, дал ЦУ по конкретным цифрам роста в этом направлении. Высказал удивление срывом сроков строительства храма главного бога египетского пантеона – Амон-Ра.
В ответ провинциал, уже осенью, посылает полный отчет по исполнению поставок. Доложился об увеличении орошаемых полей (посевного клина, другими словами). Поплакался на объективные трудности в строительстве храма, но заверил, что к следующему году непременно и обязательно.
Имелась в первоисточнике и ещё одна цидуля фараонова министра указанному номарху. Его сдержанно благодарили, но предупредили, что если впредь … объемы … показатели, не дай Ра … номенклатура … строительство учреждений культовой культуры … то и на том свете номарху придется несладко. А уж на этом — сожрут живьем. Или поручат этот процесс специально заведенным воплощениям непоследнего бога Себека – надо понимать, крокодилам в известном номарху бассейне.
И, вообще, можно устроить прижизненное бальзамирование, если что.
Надень на Себека пенсне, и получится вылитый Берия. А функционал точно, как у Лаврентия Павловича.
А вы говорите: Древний Египет, Древний Египет!
Читаю я эту увлекательную переписку, и тут меня поднимает Розалия Ефимовна: «Эйгенсон! На следующий семинар подготовь доклад. Тему выбирай сам». И я мгновенно сформулировал: «Экономические взаимоотношения в Древнем Египте эпохи Рамзеса какого-то там». Розалия Ефимовна, мягко говоря, удивилась, но тему утвердила.
И на следующем семинаре я, с абсолютно серьезной мордой, ссылаясь на конкретные цитаты из вышеописанной переписки, ДОКАЗАЛ существование в Древнем Египте Госплана и, предположительно, других советских Министерств.
Фантазия моя разыгралась. Оттолкнувшись от сложных текстов, я описал жизнь древнеегипетского колхоза, взаимоотношения между председателем колхоза и колхозным жрецом, другие моменты, почерпнутые из обильных анекдотов на колхозную тему и личных наблюдений во время месячного участия в сборе урожая 1968 года.
Полет фантазии Розалия Ефимовна пресекла, и убедительно попросила участников семинара не воспринимать всерьез сказанное мной. Да я, собственно, и не претендовал.
На следующий день, вернее – вечер, Розалия Ефимовна позвонила моему отцу и мягко посоветовала прекратить эксперимент по получению мною исторического образования. В красках описав семинар, она высказала твердое убеждение, что, продолжая в этом же духе, я непременно стану историком, то есть, влипну в какую-нибудь историю.
Я послушался доброго совета Розалии Ефимовны. И «перестал мешать своей ернической софистикой людям, искренне заинтересованным в получении исторического образования».
Через некоторое время, Розалия Ефимовна и ее муж – физик стали первыми уфимцами, эмигрировавшими из страны. Надеюсь, она и сегодня преподает в одном из канадских университетов.
Безусловно, я никак не связываю ее отъезд из Советского Союза со своим уходом из Башкирского Государственного Университета. Хотя…
Маленькая газета большого ВУЗа
Сделав еще одну неудачную попытку в стенах уфимских цитаделей знаний, я обратил свой взор в «иные пределы».
Иосик Гальперин очень рекомендовал факультет журналистики своего родного Московского университета.
Но, зная себя и московскую театральную географию, я понимал: даже поступив, я там учиться не буду. За полным неимением времени на учебу. До улицы Моховой могу просто не добраться.
Несколько моих близких знакомых успешно, и по их словам – весело и вдохновенно, учились в это время на факультете журналистики Уральского Государственного Университета.
Кстати, с одним из них – действительным государственным советником гражданской службы (его чин, по-моему, звучит именно так) Николаем Николаевичем Исаевым, я тесно и дружески общаюсь и по сей день. Несмотря на ранг статского генерала, Коля Исаев до сих пор – вихрастый, веселый активист газеты Уфимского нефтяного института «За нефтяные кадры», превыше всего ценивший дружество, меткое слово и удачную шутку.
Не могу удержаться и не рассказать чуть подробнее об этом удивительном гнезде талантов. Вузовские многотиражники – неотъемлемая часть советской системы высшего образования. И в моей интертрепации этой темы как-то нельзя их обойти.
Еще во времена студенчества моего старшего брата, меня время от времени брали за ухо и приводили в редакцию. Где я пытался изображать рисованные рубрики ежемесячной страницы юмора.
Банда остряков – Сережа Эйгенсон, Малик Маннанов, Гена Бондаренко, Леня Дадаян, Аркаша Файнштейн «со товарищи» создавали весьма необычный литературный продукт для того времени. Редактором «мазутной» газеты в те поры была будущая звезда «Вечерней Уфы» удивительно красивая Лия Соколова, обладавшая в комплекте с модельной внешностью качественным чувством юмора.
И сквозь «китайские стены» самоцензуры, что было куда круче страшного Главлита, прорывались такие перлы, как путевые заметки натуралиста и репортера Абрама Дюрсо из далекой страны Берег Берцовой Кости (сегодня прототип этого государства переименовали ещё краше – в честь неизвестного никому Кота по имени Дивуар).
На лицевой стороне – тишь, гладь и эта самая благодать…
А на второй странице – чего только не было!
Но мои стихи «из ненайденного С. Есенина», посвященные несостоявшемуся визиту великого поэта в наш город, так и не напечатали. Чего забоялись, не понимаю:
«Никогда я не был на Уфимке,
И на Белой тоже не бывал…
Я в глазах твоих увидел льдинки
И большой зеленый самосвал.
Минарета тень в твоих глазах увидел,
И Совмина серый мрачный дом.
Погляжу ещё немного. Может,
И увижу наш родной обком»
Когда в Уфимский нефтяной институт поступили мои ровесники, редактором «ЗНК» стала Галя Григоренко. Молодая, брызжущая энергией, совершенно свободная в манере общения, она вызывала внутреннюю опаску парткома. И в кураторы ей назначили даму очень волевую и жесткую – Людмилу Филипповну Радзюкевич.
Но, по моим личным наблюдениям, произошло ровно как в еврейском анекдоте. Когда молодого Хаима, говорившего с неимоверным местечковым акцентом, отдают на языковое перевоспитание в самую что ни на есть русскую семью – вятского попа. Отец через год приехал забирать переязыкованного Хаима, и спросил у попа об успехах сына…
Тот ответил: «О, ваш Хаим! Он таки так говорит по-русску, шо мы с этого падаем!»
Вот, и Людмила Филипповна… Придя в редакцию наводить порядок, она довольно скоро стала неотъемлемой частью творческого хаоса. И поборницей критики, что еще метаморфозней!
По крайней мере, двое из активистов «ЗНК» того времени стали профессиональными журналистами. Коля Исаев, впрочем, в конце семидесятых стал помощником Председателя Президиума Верховного Совета Башкирской АССР, затем был весьма ответственным работником Президиума Верховного Совета СССР и высших органов власти послеконтрреволюционной России. Сегодня – большой человек в аппарате Государственной Думы.
А вот Слава Арясов – с точностью до наоборот. Сделал неплохую карьеру армейского политработника в Больших Ракетных Войсках. Но в 1990 году – при первых дыханиях т.н. СВОБОДЫ, полковник Владислав Демократович Арясов ушел в журналистику.
Не только по моему мнению – стал очень хорошим тележурналистом. Его телеочерки, телерасследования нередки на центральных каналах. И лично я смотрю их всегда с интересом и удовольствием.
Многотиражка в ВУЗе – газета маленькая, но влияние имела очень и очень большое.
Может, кому-нибудь покажется странным название «За нефтяные кадры». Это что! По слухам, многотиражка Одесского института инженеров связи называлась «За связь без брака».
Кстати! На мероприятиях, посвященных столетию моего отца, я встретил журналиста «Вечерней Уфы» Галину Леонидовну Григоренко. Сколько лет прошло, но, по-моему, сильных изменений нет. Все тот же электромотор, все те же свои и только свои представления о жизни и журналистике. Интересно, Галя сама-то представляет, какую мощную колонну нестандартных людей она воспитала? В том числе – и в крошечной редакционной комнате на третьем этаже главного корпуса Уфимского нефтяного института.
Город пяти революций
Однако, вернемся к мукам выбора – учиться где, коими я страдал в начале семидесятых. Про нигде не учиться – и помыслить не мог. Сын без высшего образования вызывал у родителей…
Уральский университет занимал все больше и больше места в моем воображении. И я решил потрогать руками.
Тем более, что Свердловск – город далеко не чужой.
В Свердловске, в поселке «Пионерском», что ровно на полпути от центра до замечательного озера Шарташ (аналог Правой Уфимки, см. «Турбаза молодости нашей…»), жила старшая сестра моей мамы тетя Паня, Прасковья Александровна Жвакина-Кузьминых. Всю жизнь она проработала в педагогическом техникуме, воспитала без преувеличения тысячи учителей и сама была Учителем в самом высоком смысле слова. Обе её дочки – Галя и Нина, тоже стали учительницами. Они жили в секретном городе Свердловск – 44, он же Верх-Нейвинск, он же ныне Новоуральск. Муж Гали, Саша Денисов, был большим начальником в Атомграде, и умер в довольно молодом возрасте, что нередко случается с начальниками и вообще с работниками этой специфической отрасли.
Все годы учебы в Уральском университете мои сестренки подкармливали меня – городок был закрытым и снабжался по-московски. Каждая поездка на железнодорожную станцию Верх-Нейвинск превращалась в приключение. Документы так часто проверяли, что стандартную пару часов на вокзале я паспорт даже не убирал в карман. А за пределы как-то даже и не тянуло выйти. Чревато, знаете ли!
Любимый внук, племянник и двоюродный брат – Сережа! А датская ветчина и прочие деликатесы достались мне. Несправедливо, но очень вкусно.
Слева направо: Сережа Эйгенсон, Галя Денисова с будущим новоуральским депутатом Мишей на руках, наш замечательный дед Александр Дмитриевич Кузьминых, наша старшая тетя Паня.
Но главным аргументом для поступления на факультет журналистики именно Уральского университета стал Володя Писарчик. Он был женат на дочери одного из руководителей Салаватского комбината, т.е. по определению – «одной крови». Во-вторых, свою первую практику проходил в башкирской молодежке – газете «Ленинец». Где мы, собственно, и познакомились. В дальнейшем, В. Писарчик распределился в партийную газету Барнаула. Позже стал там же собкором «Известий». Со временем переехал в Москву спецкором «Известий».
Володя и стал моим Вергилием по этажам УрГУ. В легендарной причердачной курилке журфака мы выкурили одну сигаретку, вторую… двадцатую… далее без остановок. Но уши опухли не от табака, а от услышанного, а глаза выпучились – от увиденного.
ернувшись в Уфу, я твердо объявил всем, что: а ) Свердловск – город пяти революций (1905 год, двух – 1917 года, научно – технической и сексуальной, баррикады которой ждут новых идейных борцов), б) журфак Уральского университета в его заочном варианте – явно выраженный приют для инвалидов высшего образования. Мне там заранее нравится.
Памятник Якову Свердлову перед главным зданием университета имени Максима Горького на улице Владимира Ленина…
Вышеприведенная лемма получила свое подтверждение на первом собрании первоклашек- заочников всех факультетов университета, на котором с «Актовой речью» выступил один из наиболее авторитетных ученых УрГУ, тогдашний член-корреспондент Академии наук СССР, а вскоре – академик Руткевич, зав.кафедрой философского факультета и автор общесоюзного учебника «Диалектический материализм».
Профессор среди словесного поздравительно – предупредительного мусора выдал совершенно невероятный перл, навсегда впаявшийся в мою память. Он сказал: «Я, как философ – материалист и марксист – ленинец, не верю в две вещи – загробную жизнь и заочное обучение!». Среди тысячной толпы, собравшейся в актовом зале университета, зааплодировал почему-то я один. Остальные заметно обиделись.
11 февраля 2013 nehludoff Машина времени
Источник: http://nehludoff.livejournal.com/273200.html
