После того как Нуреев остался за границей, в родном городе он побывал один-единственный раз в ноябре 1987 года

Ему дали визу на считанные часы – чтобы проститься с умирающей матерью.

Уфимский день. 14 ноября 1987 года

Как он рвался на родину… Как хотел встретиться с матерью, прижаться головой к её груди, ощутить нежность, тепло, почувствовать себя тем, далёким, мальчиком, уверенным, что мама всегда поймёт, пожалеет, защитит… Но его не пускали в Россию. Куда он только не обращался, кого только не подключал, не просил. Даже когда обстановка в стране изменилась, вроде повеяло вольным ветерком, комитет государственной безопасности стоял на страже Изменник, предатель? Не пущать!

Лишь после того как Фарида-апа стала совсем плоха, какие-то винтики прокрутились в счастливую сторону, и Нурееву дали визу. Всего на 72 часа, а в родном городе – на 48.Подробности визита я знаю от человека, единственного очевидца передвижений Рудольфа по Уфе, фотокорреспондента Фотохроники ТАСС Виктора Павловича Вонога (к сожалению, рано ушедшего из жизни). Кстати, тщательно проинструктированного КГБ. Наказ: снимать всё, обязательно фото с матерью. Благодарна Виктору за его воспоминания, рассказы, а главное, за эксклюзивные, уникальные снимки. …

Самолет из Москвы прилетел глубокой ночью с 13 на 14 ноября 1987 года. Встречали представители прессы, фоторепортеры, родственники.

К самолету подали два трапа: один для рейсовых пассажиров, второй – ближе к пилотской кабине. По нему стал спускаться экстравагантно одетый мужчина – в удлиненном красивом пальто, с ярким шарфом, в необычных ботинках. Нуреев! От вспышки камеры Рудольф вздрогнул. Видимо, он был в сильном нервном напряжении – ожидал всякого.

Нуреева поселили в гостинице «Россия» на проспекте Октября. Договорились утром встретиться.

В восемь часов Воног был уже у гостиницы. Сначала поехали к матери. Она жила недалеко, буквально через квартал. На просьбу сделать снимок с матерью Рудольф ответил резко, категорично: «Нет! Встретимся через два часа».

Когда в назначенное время подъехал, из подъезда вышли Рудольф, сестра Разида, племянник. Рудольф был мрачен, расстроен. Как потом я узнала из рассказов Разиды о трагедии: мать не узнала сына. Он склонился над ней: «Мама, мама, это я, Рудик!» Фарида с трудом подняла руку и указала на тумбочку – там стояла юношеская фотография Рудольфа: «Вот Рудик…». Таким она его и помнила…

Нуреев захотел проехать по Уфе, посмотреть на памятные места. Виктор Воног вел машину.

Это был пасмурный, безрадостный день.

Заехали на рынок, и Рудольф купил у одной старушки какое-то вязанье, кажется носки. Потом попросил отвезти его в театр.

Сразу почувствовалось, что КГБ хорошо подготовилось к приезду Нуреева и сделало всё, чтобы изолировать его, исключить все контакты. Кого-то внезапно отправили в командировку, кому-то просто наказали сидеть дома, не высовываться, не отвечать на звонки. В театре объявили внеочередной выходной, хотя была суббота. Кроме дежурной, никого не было. Но она позвонила директору, и тот довольно быстро приехал.

Рудольф поднялся на второй этаж, вошел в балетный зал. Там оказался планшет со старыми снимками. Рудольф внимательно рассматривал их, радостно оживился, узнавая артистов, с которыми когда-то работал… Прошелся по сцене, где сделал первые балетные шаги. Когда вышли из театра, Рудольф попросил сфотографировать его у главного входа рядом с фирменной вывеской.

Дальнейшая прогулка по городу была нерадостной.

Очень хотел увидеться с Зайтуной Насретдиновой, но ее телефон не отвечал. В филармонии тоже никого не было. Хореографическое училище расположилось в здании бывшей второй школы, где Рудольф учился, но вахтер категорически отказался пропустить гостя. В Художественном музее имени Нестерова хотел сфотографироваться на фоне понравившейся картины – смотрительница зала подняла шум… Рудольфа, избалованного славой, вниманием и признанием во всех уголках мира, обдало холодом забвения.

Рудольф намеревался посетить могилу отца на Мусульманском кладбище, но, вконец расстроенный, передумал. Воног сфотографировал его на берегу Белой, где сейчас памятник национальному герою Салавату Юлаеву. А в детстве Рудик любил сидеть здесь, на краю утеса, и смотреть на проезжающие поезда. Мечтал, что когда-нибудь один из них умчит его в волшебный город Ленинград. Так и случилось.…Машина медленно двигалась по улице Зенцова, где когда-то жила семья Нуреевых (дом не сохранился, на этом месте построили гаражи, общежитие). Вдруг Рудольф попросил водителя:

— Останови возле этого дерева!

Вышел из машины и с интересом и удивлением стал рассматривать ярко-красные припорошенные снегом гроздья рябины.

— Что это? Как называется дерево?
— Рудик, — растерянно проговорила Разида, — разве ты не знаешь?! Это рябина.

Как же он мог забыть рябину… Вынужденный оставить родину, он старался выбросить из памяти все, что с ней связано. А когда увидел на родной улице рябиновый костер, сердце дрогнуло. Обожгли воспоминания… Когда я слушала рассказ о рябине, у меня сразу родился образ – РЯБИНОВЫЙ ОЖОГ. И свой первый очерк о Рудольфе Нурееве я так и назвала.