Я очень ждала школу

Читать я научилась с четырех лет, могла декламировать стихи и петь песни получше детсадовских, цифры тоже знала, так что скорее бы, думалось мне тогда. Я же еще не знала, что советская школа — это вам не радость обретения новых знаний, а прежде всего муштра, насилие над личностью и гендерное неравенство во всей красе. Первая учительница моя, Роза Нуриевна, — женщина с садистическими наклонностями. Она не только била учеников указкой по костяшкам пальцев, но и унижала морально, причем благоразумно выбирала самых беззащитных — из неблагополучных семей, которые, если и расскажут чего, то всем плевать. Таких, как я, ей, разумеется не пришло бы в голову тронуть — дед полкласса обставил своими руками, а бабка не вылезала из школы (чем еще заняться на пенсии). Почему же молчали остальные дети? Этим вопросом мы задались четырнадцать лет спустя после окончания 108-й школы у нас дома, впервые собравшись вместе благодаря «Одноклассникам». Найтись раньше как-то не получалось. Да как-то не принято было жаловаться родителям, считали, что так и надо… Но ни один из бывших учеников с той встречи одноклассников не упомянул Розу Нуриевну добрым словом. Зато вспоминали Праздник строя и песни, когда все уже уходили домой и только «Г» класс продолжал маршировать в пустом коридоре, оглашая его громкими криками: «Орлята учатся летать!» Розе Нуриевне очень нравилось играть своими маленькими солдатами… Зато когда мы с Вадимом соперничали за место командира отряда, она уверенно заявила, что девочка командиром быть не может, поэтому будет Вадим.

Это была та еще школа… Для меня еще и личного выживания. Потому что одиночное домашнее воспитание, помимо плюсов, имеет существенные минусы: с непривычки я не могла питаться столовской едой и ходить в туалет без кабинок. Вообще проситься в туалет на уроке у Розы Нуриевны, как вы понимаете, было не принято. Кому не повезло не вовремя захотеть, могли не дотерпеть до перемены, учительницу это не волновало, просто еще один повод обратить внимание всего класса на оконфузившегося. Зато для меня это был выход — на уроке-то в туалете никого нет! Насчет еды для меня тоже было сделано огромное исключение — позволено было приносить свой сухой паек в мешочке. Но чтобы жизнь медом не казалась, Роза Нуриевна выгоняла меня из класса и запирала его на ключ, и я ела на ходу, пока все были в столовой. Десять шагов по коридору туда и обратно…

Зато девочкам можно было быть редакторкой стенгазеты, солисткой хора и громко «с выражением» декламировать стихи на «монтажах» и перед комиссией из РОНО. Во всем этом я преуспела, потому что стенгазеты выпускала еще дома — они вешались на дверь детской. Голос у меня при желании может быть очень оглушительным, что и требовалось для бодрых советских линеек и монтажей. А при некоторой доле артистичности песни в моем исполнении выходили очень жалобными: «Прекрасное далеееееко, не будь ко мне жестоооооко». Хор подпевал. Стало ли прекрасное далеко более жестоким для нас?…