Вчера до позднего вечера и сегодня в утренние часы многие известные общественники, журналисты и деятели культуры Уфы писали посты с хештегом #прививкапринятия в честь международного дня борьбы с гомофобией, бифобией и трансофобией. (Интересно, что я не вижу их от москвичей. Что, в принципе, понятно, потому что в столице проблема преследования ЛГБТК-людей и небинарных персон не так остра.) Как автор «лучшего гей-романа на русском языке» (с) Moscow Boys Review) и стипендиат фонда Топфера, с удовольствием приму участие в этой кампании, тем более, мне есть что сказать.
Хватит врать себе про посконную гомофобию российского общества. Я вырос в 90-е годы в атмосфере видимости и принятия ЛГБТК, хотя и термина такого еще не было, и я до сих пор не знаю, что такое К. Но знаю, что эта благожелательность была не только в кругу читателей ОМ и «Птюч», к которым я имел честь принадлежать с 12 лет, но и в широких кругах читателей «Комсомолки», зрителей «Улиц разбитых фонарей» (мне запомнилась прямо очень friendly серия) и бабушек на скамейках. А дальше началось ровно то же, что в СССР конца 40-х, когда кто-то на Старой площади решил крутануть какие-то чувствительные гайки с какими-то очевидными политическими выгодами. И общество, которое было не особо антисемитским, к январю 1953 года на все лады повторяло, что евреи колют пациентам поликлиник трупный яд.
Очевидно, что труп русской гомофобии раскопали и старательно реанимируют всё там же, на Старой площади, и примерно с теми же целями, что и при прежнем постаревшем вожде. Русскую гомофобию зовут не Вася из шестого подъезда, — ее зовут Сергей Владиленович. Или Владислав Юрьевич. Не важно. Вернее, важно. Механизмы антисемитизма 1940-х не были расследованы – концы в воду, и не хотелось бы, чтобы с механизмами гомофобии 2020-х произошло то же самое.